Автор: Gretchen_Ross
Бета: Rudaxena
Иллюстратор: Анка Хельская
Персонажи: Жан Кирштайн, Марко Ботт, Райнер Браун, Бертольд Гувер, Анни Леонхарт, Ривай, Найл Доук, Ханджи Зое, Эрвин Смит, авторские персонажи
Категория: джен, броманс
Жанр: драма, детектив
Рейтинг: PG-13
Размер: около 17 600 слов
Краткое содержание: Америка, времена Сухого закона. Марко Ботт и Жан Кирштайн служат в полиции, но каждое ли дело стоит доводить до конца?
Примечания: AU (Нью-Йорк 20-х годов)
Предупреждения: смерть персонажа
Скачать: с иллюстрациями | без иллюстраций
1
Девушке было не больше двадцати двух. Она лежала на пороге: должно быть, когда сюда нагрянули бандиты, она как раз собиралась выходить. Для того чтобы остаться в живых, ей не хватило каких-то пары минут. Жан наклонился над телом, разглядывая выбившиеся из-под шляпки светлые пряди и забрызганный кровью подол. Ярко накрашенные губы сложились в последнее испуганное «Ах!», в широко распахнутых глазах застыло обиженное недоумение; нитка жемчуга, обмотанная вокруг шеи, порвалась, и жемчужины, большие и круглые, тускло поблескивали на полу.
Жан выпрямился, потер переносицу указательным и средним пальцами. В груди засело неприятное чувство: злость пополам с беспомощностью. В последнее время гангстерских разборок становилось все больше и больше. На той неделе выловили из залива двоих утопленников, закатанных ногами в цемент; три дня назад выносили трупы из склада, битком набитого ящиками с контрабандным коньяком. Но ни разу еще не пострадало столько обычных людей.
Холл гостиницы «Мария» был усеян трупами.
Жан обогнул перевернутое кресло — на светлой обивке темнели уродливые бурые пятна, — перешагнул через ноги седого худощавого мужчины. Рядом валялась утренняя газета. За секунду до смерти этот человек читал спортивный разворот: то, как накануне «Нью-Йорк Янкиз» впервые играли на своем стадионе, а Бейб Рут выбил хоумран, занимало полполосы. Интересно, мужчина за них болел?
Бельгийские зеркала в тяжелых позолоченных рамах отражали картину побоища; изысканный дорогой ковер был безнадежно испорчен. Под ногами хрустело; осколки хрустальной люстры, в которую угодила шальная пуля, мешались с битым оконным стеклом. В стороне негромко переговаривались два полисмена, которым предстояло выносить трупы; противоположный угол то и дело озарялся вспышкой: полицейский фотограф делал снимки одной из жертв. В воздухе витал густой запах крови; от него першило в горле и слезились глаза.
Жан поморщился.
— Какая дрянь, — произнес он вслух.
— Согласен, — откликнулся Марко.
В отличие от Жана, он уже успел осмотреться. Марко пришел на место преступления почти на полчаса раньше: у Жана сегодня был выходной, и Найл Доук вызвонил подчиненного прямо с семейного обеда. Сейчас Марко стоял рядом со стойкой регистрации и зарисовывал в блокнот положение тел. Карандаш уверенно и быстро скользил по бумаге. Жан подошел ближе, заглянул другу через плечо — и, как всегда, ничего не понял.
Сам он обходился без схем.
— Напрасно теряешь время, — предупредил он Марко. — Все равно Доук в твой отчет даже не заглянет.
— Как знать. — Марко поднял голову и задумчиво постучал карандашом по губам. — Может, на этот раз расследование будет вестись как положено. Слишком уж много жертв.
В ответ Жан только скрипнул зубами. Он присел на корточки у тела портье; перед глазами как наяву замелькали заголовки завтрашних газет. «Кровавая резня в гостинице “Мария!”», «Убиты пятнадцать человек, бандиты скрылись!», «Полиция снова не может поймать преступников!». Что же, приходилось признать: в чем-то газетчики будут безусловно правы.
«Мария» и две другие гостиницы принадлежали семье Рейсов. Три элитных гостиницы и несколько магазинов модной женской одежды, конечно, приносили доход, но эти деньги не шли ни в какое сравнение с прибылью от целой сети подпольных винокурен и нескольких десятков нелегальных баров. Об этом в полиции знал каждый, начиная с Дариуса Заклея, начальника департамента, и заканчивая последним постовым, но арестовать Георга Рейса, нынешнего главу семьи, было невозможно. Слишком многих купили или запугали, а сам Рейс был на короткой ноге с сильными мира сего. Поговаривали, что он поставлял вино к столу мэра.
В принципе, хрупкое равновесие всех устраивало: и Георга, и копов. Но с недавнего времени у семьи Рейсов появились конкуренты. Массовое убийство ни в чем не повинных постояльцев «Марии» было лишь еще одним посланием Георгу. Еще одним предостережением, предложением проваливать из этого города подобру-поздорову. Это разглядел бы даже слепой. Кому нужно было расследование? Даже оформление протокола — пустая формальность. Жан со злостью подумал, что напрасно теряет тут время. Все-таки Доук — скотина, только мама из-за него распереживалась.
— Где эксперты? — резко поинтересовался Жан, поднимая голову. Не хватало только застрять тут, потому что патологоанатом задерживается. — Почему до сих пор не прибыли, что это такое? Будут они работать или нет?
Марко терпеливо переждал вспышку и откликнулся:
— Ханджи на галерее. — Он мотнул головой в сторону широкой парадной лестницы, ведущей на открытый второй этаж. На верхних ступеньках распластался франт в модном темно-сером костюме. — Там еще покойники. Пара человек пыталась убежать, еще несколько выглянули из своих комнат.
Словно в ответ на его слова над перилами галереи появилась голова Ханджи. Должно быть, до этого она ползала на четвереньках между трупами. Сейчас она была растрепана, глаза сверкали за стеклами больших круглых очков, по лицу блуждала задумчивая улыбка.
— Кирштайн! — звонко крикнула она. — Наконец-то явился! А я тут нашла кое-что интересное! — И она рассмеялась, словно речь шла о сюрпризе на Рождество.
Ханджи Зое была больна на всю голову, но дело свое знала.
— Ты у нее в любимчиках, — беззлобно поддел Марко, но Жан только раздраженно отмахнулся. Вот уж без чего он прекрасно бы обошелся, так это без симпатии Ханджи.
Упаси Господь, она решит сделать следующий шаг и примется зазывать его в морг на свидание и рюмочку медицинского спирта.
Жан поднялся по лестнице. По правде сказать, находки Ханджи сейчас были последним, что его волновало. Гораздо больше ему хотелось покончить поскорее с рутиной и вернуться к прерванному обеду — все равно делу не дадут ход, — но долг требовал хотя бы выслушать.
Ханджи стояла на коленях над телом молодого мужчины. В отличие от прочих постояльцев, этот был одет неброско и скромно. Жан без труда узнал костюм из дешевого магазина, плохо скроенный и сидящий еще хуже, приметил небрежную стрижку и потертые дужки очков. Они с Марко сами одевались и стриглись в точно таких же заведениях: на зарплату инспектора не разгуляешься.
Впрочем, Ханджи вряд ли хотела показать ему наряд покойника.
— Ну, что тут у тебя?
Она подняла на Жана сияющий взгляд
— Его убили со второго этажа.
— И что с того?
Ханджи вздохнула и посмотрела на Жана с укоризной: похоже, он никак не мог уловить какую элементарную ерунду.
— Все остальные, — она поправила очки запястьем и кивком указала на распластавшиеся чуть поодаль трупы, — были застрелены снизу. Посмотри вон на того. Видишь, как вошла пуля?
Разумеется, Жан не видел, но Ханджи он верил. Если она говорила что-то про пули, значит, так оно и было.
— А этого парня, — она снова указала на мужчину перед собой, — застрелили отсюда, со второго этажа. И с расстояния не больше пары метров.
— То есть получается, — подхватил Жан, — что сначала они стреляли снизу, а потом ради него влезли на второй этаж? А он, выходит, стоял и ждал, пока они до него доберутся? Кто он вообще такой?
В груди против воли разгорался азарт детектива, просыпался инстинкт полицейского, который требовал найти и покарать преступника.
Ханджи приподняла полу пиджака покойника и вытащила из внутреннего кармана бумажник, такой же потрепанный и дешевый, как и все остальные детали костюма.
— Некий Малкольм Стаут, — объявила она, листая документы. — Репортер. Работал на «Нью-Йорк Таймс».
Жан вспомнил спортивного болельщика с первого этажа. По иронии судьбы, он читал именно «Нью-Йорк Таймс», хотя, конечно же, эти два факта никак не были связаны.
— Репортер из «Таймс»? — переспросил подошедший сзади Марко. Он закончил внизу и поднялся, чтобы сделать схему второго этажа. — Интересно, что ему понадобилось в «Марии»? Он явно не из числа постоянных гостей.
— Небось, копал под Рейсов, — предположил Жан, и звук чужого имени вернул его с небес на землю. Расследование? Наказание преступников? Чушь какая. — Хватит, Ханджи, сворачивайся! — резко бросил он. — Доуку нужен отчет к завтрашнему утру, а кого откуда убили, ему наплевать. Всем на это наплевать!
Он развернулся и почти бегом спустился с лестницы; налетел на фотографа, отмахнулся от изумленных полисменов. Ему срочно нужно было отдышаться, хоть немного отдохнуть от смрада внутри гостиницы «Мария». У самого порога Жан наступил на одну из рассыпавшихся жемчужин.
Яркое полуденное солнце ослепило его, стоило ему только выскочить на порог. Жан застыл, моргая; в груди клокотала ярость. Если бы только можно было отыскать этих негодяев…
Глаза привыкали к свету, зрение возвращалось, и Жан понял, что искать никого не придется.
На противоположной стороне улицы стоял вишневый форд, новенький и блестящий, только что с конвейера. О лакированный капот вальяжно облокотились трое, и Жан знал их всех. Вот уже несколько месяцев Райнер Браун, Бертольд Гувер и Анни Леонхарт работали штатными головорезами у конкурентов Георга Рейса.
Со стороны могло показаться, что это просто трое молодых бездельников, которые остановились, чтобы посмотреть на работу полиции. Райнер улыбался и курил, Анни ела мороженое, купленное у торговки по соседству. Неловкость и смущение из всех троих испытывал только Бертольд: он то и дело поправлял шляпу, барабанил пальцами по лакированному крылу, отводил взгляд. Вот ублюдки, подумал Жан и шагнул на мостовую. Райнер, заметив, что он идет к ним, отсалютовал Жану двумя пальцами.
— Добрый день, детектив! — весело крикнул он. — Как дела? Как продвигается расследование?
Они издевались, смеялись полиции в лицо. Кичились своей безнаказанностью.
— Сукин сын! — заорал Жан.
— Бог с вами, детектив! — Райнер вскинул брови в притворном изумлении, развел руками. — Не понимаю, о чем вы. Мы с ребятами просто проезжали мимо, вот и остановились посмотреть.
Анни скользнула по Жану равнодушным взглядом и бросила на тротуар обертку от эскимо, Бертольд глубже надвинул шляпу. Конечно, они просто хотели посмотреть — на то, как копы выносят трупы, а потом бесславно уезжают, поджав хвост. Закон в этом городе ничего не значил.
— Мерзавец! — Руки сами собой сжались в кулаки. Гудели, тормозя, машины, но Жан не замечал дорожного движения. Он видел только ухмыляющуюся рожу Райнера Брауна и мечтал во чтобы то ни стало разбить эту ухмылку в кровь. — Ублюдок, сучий потрох! Я достану тебя, слышишь, Браун, достану!
И он бы достал — до Райнера оставалось не больше нескольких шагов, — но кто-то повис у него на плечах, выкрутил руки. В ушах зазвенел голос Марко:
— Жан, стой, не делай этого! Тут пресса, нельзя с ним драться! Жан!
Неторопливо, по-прежнему издеваясь, троица села в машину. Бертольд завел мотор, форд тронулся.
— Я вас засажу, — орал Жан им вслед, — погодите, я вас всех засажу, ублюдки!
Он стряхнул с себя Марко, развернулся — и чуть ли не носом уперся в протянутый диктофон. Рядом маячил еще один, а сбоку загорелась и тут же потухла вспышка фотоаппарата. Журналисты, дорвавшиеся до второй за день сенсации, наседали со всех сторон.
— Детектив, заявление для прессы! Детектив, у вас уже есть подозреваемые? Детектив, как вы оцениваете работу полиции?!
Жан сморгнул; голова гудела, мысли разбегались в разные стороны.
— Да пош… — начал он, но Марко вдруг оказался между ним и журналистами:
— К сожалению, пока никаких заявлений.
Он отказывал вежливо, но твердо, одновременно проталкиваясь сквозь толпу к гостинице.
На пороге их ждала Ханджи, задумчиво склонившая голову на бок.
— А ты, Кирштайн, горячий парень, — заметила она.
Жан не ответил. У него уже достаточно прояснилось в голове, чтобы понять, какую глупость он натворил. Заголовки завтрашних передовиц в его воображении стали еще красочнее: «Расследование бойни в гостинице: детектив устраивает драку!», «Расследование в тупике! Все, что может полиция, — махать кулаками!», «Кровавая бойня в «Марии» — полицейский угрожает гангстерам!». То-то Доук обрадуется. Наверняка вызовет на ковер, а то и вовсе лишит квартальной премии.
Впрочем, и то и другое Жан сумел бы пережить, знать бы только, что угрозы, которые он выплевывал вслед вишневому форду, были не пустыми.
— Знаешь что? — обернулся он к Марко. — А я их в самом деле засажу. Добьюсь своего. Вот увидишь.
2
— Нет, — сказал Доук.
Не то чтобы Жан всерьез рассчитывал на другой ответ, но надеялся, что начальник хотя бы даст ему договорить до конца, а не оборвет на третьей фразе. Наверное, Марко был прав, и прежде чем идти к Доуку, следовало подготовиться. Однако Жан не собирался сдаваться так просто. Он поджал губы, переваривая первую неудачу, решительно выпятил подбородок:
— Почему?
— Потому, Кирштайн, что у тебя нет доказательств. И не будет. Ты не найдешь ни одного свидетеля, а если смельчак, который согласится рассказать, как Браун и его приятели ворвались в гостиницу «Мария», все-таки отыщется, то он не проживет и трех дней. Зато ребят, готовых подтвердить, что во время нападения Браун играл с ними в бильярд, выстроится целая очередь. Все, на что ты можешь рассчитывать, это пара косвенных улик. В суде их адвокат поднимет нас на смех.
— Разумеется, у меня нет доказательств, — начал Жан, чувствуя, как щеки начинают гореть — от стыда и от злости. — Я еще не начал расследование, так откуда, черт побери, у меня возьмутся доказательства?! Если бы вы дали мне…
— Кирштайн, — устало оборвал его Доук, — ты меня вообще слушал? Ты ничего на них не нароешь. Ты представляешь себе, какие люди за ними стоят?
— Мне плевать, — упрямо ответил Жан.
Доук вздохнул. У него было усталое осунувшееся лицо: впалые щеки, темные круги под глазами. Каждый день он уходил со службы ровно в восемь и шел домой, к пресному ужину, детям и жене, которая, как поговаривали, некогда был красавицей, но, родив двоих, раздалась в бедрах. А еще поговаривали, что когда-то давно Найл Доук был другим, молодым и энергичным, но годы шли. Сейчас он любил свою семью гораздо сильнее работы и хотел по большому счету только одного: чтобы его оставили в покое.
— Послушай, Кирштайн, объясню тебе еще разок. — Доук уперся локтями в стол и посмотрел на Жана. — Браун, Гувер и Леонхарт — шестерки. Все, что они делают, — это спускают курок, когда им велят. А за ними стоят очень серьезные люди, которые совсем не хотят, чтобы ты совал нос в их дела. Так что если ты начнешь расследование, то в лучшем случае ничего не найдешь и выставишь себя — и всю полицию Нью-Йорка — посмешищем. В худшем ты копнешь не там, где надо, и мы через месяц выловим тебя в заливе. Скажи честно, Кирштайн, оно тебе надо? У тебя вроде мать одна, для нее сын — последняя опора. Так что завтра сдай мне отчет, и на этом расследование закончено.
— Честно? — спросил Жан. — Ладно, капитан Доук, я скажу вам честно. Мне надо засадить этих негодяев за решетку. — Он начинал спокойно, но с каждой фразой заводился все больше и больше. — А вы, капитан, слизняк и трус! А может, вы просто берете взятки, потому и хотите, чтобы я сидел и не высовывался! Вы — продажный коп, вот вы кто!
Он замолчал, тяжело переводя дух; обвинения повисли в воздухе. Доук откинулся на спинку стула.
— Иди отдохни, Кирштайн, — ледяным тоном произнес он. — А то что-то ты совсем заработался. Отчет пусть сдаст Ботт, а ты завтра можешь не выходить.
— Я…
— Пошел вон, — рявкнул Доук.
Жан выскочил прочь как ошпаренный; не оглядываясь, шарахнул дверью, но вместо грохота раздался только приглушенный хлопок.
— Ну и зачем? — спросил Марко и убрал блокнот, который успел сунуть между дверью и косяком. Жан открыл рот, но Марко вскинул руку: — Можешь не пересказывать. Ты так орал, что я все слышал.
— Да? А что он мне сказал, знаешь?
— Догадываюсь, — хладнокровно кивнул Марко. — Пошли, Жан.
— Отвали, — огрызнулся Жан, стряхивая чужую руку с плеча. — Я собираюсь идти домой, у меня есть работа. Плевать мне, что он отпустил меня отдохнуть.
— А я и не домой тебе предлагаю идти. Давай, Жан, уже поздно. Пошли к Барри. Ужин за мой счет.
Барри держал маленький ресторанчик на Сорок седьмой улице. Там подавали неплохие стейки с картофельным рагу за двадцать пять центов, и этого вполне хватало, чтобы утолить телесный голод.
Для того чтобы заглушить душевные терзания, нужно было нырнуть в маленькую деревянную дверцу рядом с мужским туалетом и подняться по грязной лестнице на второй этаж, где Барри разливал контрабандный вермут и сваренное в собственном подвале пиво. На вкус и то и другое было тем еще отвратительным пойлом, но Марко с Жаном было все равно. Во-первых, выпивка была им по карману, а во-вторых, они считались здесь почетными гостями: Барри не без оснований считал, что отношения с двумя полицейскими нужно поддерживать теплые и дружеские.
Они начали со стейка, затем запили его жидковатым кофе и поднялись наверх. На протяжении этого времени Жан на все корки костерил Найла Доука, жалкого продажного слизняка, трусливого негодяя, подкаблучника, бесхребетника и взяточника. Поток оскорблений иссяк только ко второй пинте пива.
— Чертов сухой закон, — пробормотал Жан. — Ладно, я понимаю, нельзя давать спиртное каким-нибудь пьяницам. Но почему я, обычный трудяга, не могу промочить горло после
работы?
Марко пожал плечами; он знал по собственному опыту, что ответа Жан сейчас не ждет — ему просто нужно было выговориться.
— А главное, все равно все пьют. — Он кивком указал на пивную кружку, широким жестом обвел подпольный бар: тесную мансарду, обшарпанную и прокуренную насквозь. — Да еще и стреляют друг в друга из-за этой дряни. Если бы не сухой закон, люди из «Марии» до сих пор были бы живы. Ненавижу этих ублюдков.
— Которых? — спросил Марко. В сумраке, припорошенном сигаретным дымом, он казался старше и бледнее. Жан сощурился, пытаясь разглядеть веснушки на носу и золотистые искорки в глазах, но тени и алкоголь стирали детали.
— Всех. И политиков, и этого слизняка Доука, и Рейса с его бизнесом. И Брауна. Господи, как же я ненавижу этого ублюдка Райнера Брауна и его отмороженных дружков. Как ты думаешь, кто из них убил ту девочку?
Марко запрокинул голову и уставился в грязно-серый потолок, на котором пятна от копоти чередовались с желтоватыми протечками — в сильный ливень на посетителей капало, и Барри расставлял по столам посудины для сбора воды.
— Анни. Думаю, она заходила первой. Браун бы девчонку отпустил.
— Вот тварь, — сказал Жан и залпом допил свое пиво. Он помолчал, рассеяно постукивая по граненому боку кружки. — Как по-твоему… А если я приду к Доуку с доказательствами? Что он тогда сделает?
— Снова отошлет тебя домой, — уверенно ответил Марко. — Возможно, отправит в недельный отпуск. И будет прав. Чем глубже мы копнем, тем больше шансов, что отправимся на корм рыбам.
Жан фыркнул.
— А я думал, ты у нас идеалист, веришь в правосудие и справедливость.
— Был когда-то, — согласился Марко. — Да и сейчас верю. Если ты оглянешься по сторонам, Жан, то увидишь, что в этом городе полно преступлений, которые никак не связаны ни с Рейсом, ни с сухим законом. И если мы посадим за решетку всех насильников, грабителей и убийц, в Нью-Йорке уже станет легче дышать. А что до Рейса и его конкурентов… Всему свое время.
— Но ведь Райнер Браун и есть убийца. Погоди, — Жан вскинул ладони вверх, не давая Марко перебить, — дослушай меня. Я не собираюсь воевать с кем-то из боссов. Пес с ними, ты прав. Всему свое время. Но почему я не могу прижать жалкую шестерку? Мне не нужно копать глубоко. Мне просто нужно, чтобы Райнер Браун, Бертольд Гувер и Анни Леонхарт получили по заслугам. Ну? Ты со мной?
Марко ответил ему долгим печальным взглядом.
— Ты же знаешь, я всегда с тобой.
Жан знал.
Они расплатились и вышли. После теплого затхлого помещения на улице бил озноб. К ночи здорово похолодало — в этом апреле погода менялась каждые два дня, а то и чаще. Моросил дождь, ветер со стороны залива нес запахи машинного масла и рыбы. Жан поднял воротник плаща.
— Прогуляемся?
— Как хочешь, — ответил Марко.
Они медленно побрели вверх по улице. Под ногами хлюпала вода, мокрый асфальт блестел в мутно-желтом свете фонарей, из приоткрытых дверей забегаловок доносились смех и ругань. До сияющей огнями Пятой авеню оставалось еще два квартала, когда Жан свернул. К этому времени Марко, конечно же, догадался, куда именно они идут.
Гостиница «Мария» находилась на перекрестке Седьмой авеню и Сорок пятой улицы. После утренней резни всех уцелевших постояльцев переселили в «Розу» и «Шину», и теперь фасад «Марии» черным провалом темнел между соседними домами, где сияли вывески и ярко горели окна.
— Зачем мы здесь? — спросил Марко, разглядывая ими же самими опечатанный главный вход.
— Просто посмотреть, — ответил Жан.
Он заглянул в проулок между домами; подошел к пожарной лестнице и дернул за нижнюю перекладину. Благодаря ветру и ночному холодному воздуху две выпитые пинты уже выветрились из крови, и взобраться на первую площадку Жану удалось без труда.
— Прямо как убийца, — саркастически пробормотал он. — Под покровом темноты возвращаюсь на место преступления…
— Но ты же не убийца, а детектив, — возразил Марко. — Это все меняет.
Он приник к оконному стеклу, за которым угадывался гостиничный номер: кровать, туалетный столик, кресло у стены. Марко провел пальцами по раме и хмыкнул.
— Смотри-ка, не заперто. Не хочешь осмотреть изнутри, раз уж мы здесь? — Он поддел ногтем прикрытое окно, потянул на себя, и створка действительно распахнулась.
Они перемахнули через подоконник и прикрыли за собой створку. Шум Седьмой авеню остался снаружи, звук шагов потонул в толстом ворсистом ковре. Безмолвие гостиничного номера пугало и завораживало одновременно. Жан поежился, бочком подобрался поближе к Марко.
— У тебя есть фонарик? — шепотом спросил он.
— Сейчас посмотрим, — ответил Марко, похлопывая себя по карманам, и добавил, понизив голос: — А почему ты шепчешь?
— Сам не знаю, — признался Жан.
Фонарик нашелся, но к тому времени глаза уже привыкли к темноте. В итоге Марко вовсе не стал его включать: решил, что свет могут заметить с улицы.
Они бегло осмотрелись в номере и не нашли ничего интересного, разве что примятое покрывало, но небрежность горничной едва ли могла помочь в расследовании. Жан толкнул дверь, и они оказались на открытой галерее, той самой, на которой утром разговаривали с Ханджи. В темноте белела балюстрада, на полу остались обведенные мелом силуэты тел. Жан облокотился о перила и уставился вниз. В просторном холле угадывались перевернутые кресла, разбитые зеркала и пятна крови, и Жан прикрыл глаза, пытаясь вообразить, как это место выглядело сегодня утром. Часы бьют одиннадцать; постояльцы пьют чай в лобби, читают газеты, кто-то беседует с консьержем; пахнет свежей выпечкой, где-то в глубине негромко играет граммофон. И вот в самый разгар этой идиллии распахивается входная дверь, и…
— Привет, мальчики!
От неожиданности Жан дернулся в сторону и зашипел, неловко подвернув ногу. Марко поймал его за локоть, не давая упасть. Ханджи Зое, похожая на бесплотного, но шкодливого призрака, подождала, пока они наконец встанут ровно.
— Так и знала, что вы опять сюда явитесь, — сказала она.
Жан проглотил ругательство и буркнул в ответ что-то невнятное; он надеялся, что при хорошем воображении это можно счесть за приветствие. Ханджи, кажется, собиралась переспросить, но тут в разговор вмешался Марко:
— Привет, Ханджи. А нам вот и в голову не могло прийти, что мы тебя здесь встретим. Как ты сюда попала?
— Влезла через котельную. — Она улыбалась так, будто рассказывала о каком-то достижении. — Хотела еще разок посмотреть, откуда могли пристрелить того парня-репортера. Кстати! Я слыхала, что ты, Кирштайн, уже успел поговорить с Найлом, и тот, разумеется, запретил тебе продолжать расследование.
— А ты откуда знаешь? — вскинулся Жан.
Ханджи фыркнула и закатила глаза. Ну конечно. «Ты так орал, что слышно было даже в прозекторской». Завтра с утра его ссору с Доуком будет обсуждать весь участок. Может, и к лучшему, что у Жана завтра выходной.
Ханджи подошла ближе и тоже оперлась о балюстраду.
— Не переживай. Это же Найл. Он всегда такой был, сколько я его знаю. Вечно осторожничает.
— Спасибо, — сдержанно ответил Жан.
Ханджи великодушно махнула рукой, мол, не стоит благодарности, и перегнулась через перила, рассматривая что-то внизу. Очки опасно сползли на кончик носа, но она не обратила на это внимания.
— Ханджи, а ты давно его знаешь? — поинтересовался Марко.
Она выпрямилась, закатила глаза; потерла подбородок большим и указательным пальцами.
— Прилично. Мы вместе начинали работать в полиции. Он, я, Ривай Аккерман… И еще Эрвин, Эрвин Смит. Я всегда знала, что он далеко пойдет.
Жан взглянул на нее с новым интересом. Доук был на короткой ноге с Эрвином Смитом: все в участке знали, что каждую неделю они вместе ужинают. Но кто бы мог подумать, что их чокнутая Ханджи Зое тоже лично знала Смита, заместителя главы департамента нью-йоркской полиции. О его назначении полгода назад писали все газеты. На фотографиях Эрвин казался воплощением американской мечты: высокий светловолосый красавец, начинавший простым полисменом и сделавший головокружительную карьеру. Его улыбка ослепляла даже на смазанных черно-белых фотографиях.
— Вам бы поговорить с Риваем, — продолжала Ханджи. — Вот уж кто ничего не боится. Он, конечно, не ваш начальник, но он ценит смелых парней. Серьезно. Навестите его как-нибудь в обеденный перерыв. С половины второго до двух он обычно кормит уток в Центральном парке. По крайней мере, кормил шесть лет тому назад, но Ривай тот еще педант. Парни вроде него от своих привычек так просто не отказываются.
— Спасибо, Ханджи, — кивнул Марко. — Ладно. Думаю, нам пора.
Он потянул Жана за собой к комнате, из которой они пришли. Ханджи, мгновенно о них забыв, примеривалась в один из белых контуров из воображаемого пистолета.
3
Проснулся Жан поздно. Вопреки сложившейся традиции, разбудил его не Марко, а солнечные зайчики, которые пробрались через неплотно задернутые шторы и теперь плясали у него на лице. Жан зевнул, перевернулся на бок, соображая, уж не суббота ли сегодня, нащупал под подушкой часы. Блестящая секундная стрелка резво бежала по циферблату. Она успела совершить полный круг, прежде чем до Жана дошло со всей ясностью: сегодня пятница, и время уже приближается к одиннадцати часам.
Жана подкинуло на кровати. Он отбросил одеяло, вскочил, бросился к одежде, которую накануне вечером свалил на стул неряшливым комом. Жан успел натянуть брюки, прежде чем вспомнил: у него же сегодня выходной. Найл Доук велел сидеть дома и не показываться ему на глаза.
Спешить было некуда. Жан рухнул обратно на тахту и с тоской уставился на заправленную постель Марко. Потертое льняное покрывало лежало безупречно ровно; на ткани не было ни единой складочки. Жан всегда удивлялся, как Марко удавалось содержать свои вещи в таком идеальном порядке — но еще больше он поражался тому, что при этом Марко ни разу не сделал ему замечание по поводу разбросанных вещей.
Он посидел еще немного, бездумно разглядывая обои в мелкий цветочек, дешевые репродукции импрессионистов в простых деревянных рамах, обшарпанное бюро, на котором стояла маленькая перламутровая вазочка, позабытая прежними жильцами. Мелькнула мысль снова завалиться спать, но после невольной утренней гимнастики сна не осталось ни в одном глазу. Жан потянулся и поплелся в уборную.
Ему предстоял тоскливый день в одиночестве.
С напором опять была беда: вода булькала где-то в трубах, но до третьего этажа не доходила. Утро продолжалось как нельзя лучше. Жан полюбовался тонюсенькой струйкой, которая текла из крана, выругался и отправился вниз. Он надеялся, что хотя бы встречи с квартирной хозяйкой удастся избежать: пожилая леди почему-то была уверена, что если они с Марко служат в полиции, то лично отвечают за всех преступников в Вест-Сайде. Каждый раз, когда в Адской кухне случались кража или разбой — а это происходило почти каждый Божий день, — она смотрела на них с гневным неодобрением и громко жаловалась другим постояльцам, что копы ничего не делают и только даром едят свой хлеб.
На первом этаже было тихо: жильцы уже разошлись по своим делам, и только на маленькой общей кухне кто-то хлопал дверцами шкафчиков и грохотал сковородками. Жан скривился: ванная находилась как раз напротив. Если на кухне хозяйка, то проскользнуть незамеченным не удастся. На цыпочках, чувствуя себя полным придурком, он прокрался к раскрытой двери и осторожно заглянул внутрь.
Никакой квартирной хозяйки не было. Вместо нее у плиты стоял Марко и пек оладьи.
— Привет, — весело сказал он и помахал лопаточкой. — Что, только глаза продрал?
— А… — оторопел Жан. Он помотал головой, собираясь с мыслями, и заговорил нормально: — А ты почему не на службе?
— Тоже решил взять отгул, — ответил Марко. Он скинул последний оладушек в миску и прикрутил газ. — Доук не возражал. Когда я заглянул к нему с отчетом по «Марии», он как раз обсуждал с шефом Заклеем, как ты здорово вышел на фотографии в «Дейли Ньюз», и охотно меня отпустил. Так и сказал: «Ботт, проваливай к чертям собачьим и своему Кирштайну».
Он рассмеялся. Жан, которому было совсем не до смеха, мрачно вздохнул.
— Доук очень злится?
— В бешенстве, — серьезно кивнул Марко. — Но ты не переживай. К понедельнику все забудет. Ну? Пошли завтракать? Я тоже еще ничего не ел.
Жан наконец сполоснул руки и подхватил остатки продуктов.
— А готовишь почему тут? — Как и большинство жильцов, кухней они пользовались редко: для того чтобы сварить утром кофе, а вечером разогреть пару бутербродов, хватало и газовой конфорки в комнате.
— Не хотел тебя будить.
Они поднялись в свою комнату; расстелили салфетку на бюро. Отыскали бутылочку кленового сиропа, который Жану пару недель назад всучила на прощание мама, и сварили кофе. На две чашки как раз ушли остатки молока. Один из двух стульев по-прежнему был завален одеждой, и поэтому Жан устроился на тахте.
Он смаковал кофе, когда Марко, давно расправившийся со своей порцией, неожиданно спросил:
— Ты не хочешь поторопиться?
Жан закашлялся.
— Зачем это? — спросил он, недовольный, что Марко разрушил идиллию.
— Как зачем? — удивился Марко. — Разве мы не собираемся в Центральный парк на встречу к капитану Аккерману? Если Ханджи ничего не перепутала, то он начнет кормить своих уток уже через сорок минут.
Несколько секунд до Жана доходило, о чем ему толкуют — а потом он второй раз за день сорвался с места и принялся торопливо одеваться. Из дома они выбежали через пять минут.
До Центрально парка от угла Пятьдесят четвертой и Восьмой авеню шел трамвай. Когда Марко с Жаном подбегали к остановке, он трогался; они вскочили на подножку в последний момент.
В вагоне было не протолкнуться. Полная дама наступила Жану на ногу; от ее манто несло приторно-сладкими духами, от которых свербило в носу. Высокий тощий господин с острыми локтями пытался читать газету и пихал Жана под ребра всякий раз, когда переворачивал страницу. Марко рядом вздохнул и уцепился за поручень. На поворотах их трясло и бросало друг на друга, и Жан некстати вспомнил вишневый форд, на котором уехали Браун и его дружки. Вот уж кто никогда не пыхтел, догоняя трамвай, и не ютился в дешевых меблированных комнатах.
В этом было что-то несправедливое. Не для того Жан становился детективом, чтобы какие-то гангстеры катались как сыр в масле, а он — и еще тысячи таких же честных трудяг — едва сводили концы с концами. Когда трамвай остановился у южного входа в Центральный парк, внутри Жана вновь разгорелся праведный гнев и желание упечь мерзавцев на много-много лет.
К счастью, утром Марко успел не только сдать отчет Доуку, но и заглянуть к Ханджи. Та охотно рассказала, где искать ее старого друга Ривая, и теперь они уверенно шли к нужному месту: восточному берегу главного пруда, между двух плакучих ив.
— А если его там не будет? — заволновался Жан. — Вдруг Ханджи ошиблась? Или ему надоело сюда ходить?
— Тогда мы просто купим мороженое и пойдем гулять дальше, — невозмутимо откликнулся Марко. — У тебя есть десять центов? Тогда — никаких проблем.
Однако, вопреки опасениям, Ривай был именно там, где сказала Ханджи. Он стоял на пологом берегу пруда в нескольких футах от кромки воды и кидал уткам куски сдобной булки с изюмом. Хлебные катышки отправлялись в полет уверенным движением кисти, описывали ровную дугу и приводнялись в толпе взволнованных уток, дравшихся за угощение. Приглядевшись, Жан понял, что в бросках есть система: хлебные куски описывали часовой круг.
— Надо же, — пробормотал Марко. — Я представлял его совсем другим.
Жан молча кивнул. На фотографиях в газетах капитан Ривай Аккерман, гроза нью-йоркской преступности и лучший полицейский в городе, как писали о нем в заголовках передовиц, выглядел куда внушительнее. В реальности он оказался щуплым человечком на голову ниже Жана. На табуретку, что ли, его ставили для съемок?
Марко шагнул вперед и кашлянул, привлекая внимание; не дождавшись реакции, кашлянул снова. Потом окликнул:
— Прошу прощения, капитан Аккерман?
Ривай даже головы не повернул.
— Да ты глухой?! — не выдержал Жан — и тут же пожалел о своей вспышке.
Потому что Ривай Аккерман медленно опустил руку с последним куском булки и повернулся. Жесткий, пронизывающий взгляд, казалось, прошибал насквозь; Жана охватил трепет. Он понял вдруг, что ни рост, ни ширина плеч не имеют значения.
— В чем дело, молодые люди? — холодно поинтересовался Ривай.
Жан открыл рот — и закрыл, щелкнул зубами. Все слова разом выветрились из головы.
— Капитан Ак-керман, сэр, — начал Марко. Он тоже слегка запинался от волнения. — Прошу прощения, что мы вас побеспокоили, мы, э… Я — Марко Ботт, а это мой напарник Жан Кирштайн. Мы расследуем дело о резне в гостинице «Мария». Знаете, о нем писали сегодня в газетах…
— Знаю, — ответил Ривай и снова смерил Жана колючим взглядом. — Ваш напарник мистер Кирштайн прекрасно получился на фотографии в «Дейли Ньюз». В «Нью-Йорк Пост» выбрали гораздо менее удачный ракурс.
Он отвернулся и кинул уткам остатки хлеба. Жан закусил губу; уши и щеки горели, и он практически чувствовал, как румянец сползает на шею. Марко предостерегающе поднял руку: не вмешивайся, я сам договорюсь.
— Мы сожалеем об этом инциденте, капитан. Это была случайность, больше такого не повторится.
— Рад слышать. — Теперь Ривай не отрываясь смотрел на воду. Утки расправились с лакомством и, догадавшись, что добавки не будет, нехотя расплывались.
Марко перевел дух и отважно продолжил:
— Проблема в том, что капитан Доук, наш шеф, запретил нам продолжать расследование, и…
— И что вы хотите от меня? — оборвал его Ривай.
— Помощи, — просто сказал Марко, и его голос стал уверенным и твердым. — Нам нужна ваша помощь, капитан. Мы хотим продолжить работать над этим делом, и доктор Зое посоветовала обратиться к нам.
Ривай хмыкнул.
— Доктор Зое? — переспросил он, и на этот раз вместо ледяного презрения Жан услышал интерес. — Вот ведь неуемная.
— Вы нам поможете? — настойчиво спросил Марко.
Ривай выверенным движением поддернул рукав, взглянул на часы на запястье.
— Обеденный перерыв закончился, — объявил он. — Всего доброго, молодые люди.
Не сговариваясь, они заступили ему дорогу, не давая так просто уйти.
— Вы не ответили, капитан, — сказал Марко. — Мы можем рассчитывать на вашу помощь?
Ривай запрокинул голову. Он обладал удивительной способностью: смотреть на людей снизу вверх, но при этом все равно излучать превосходство.
— Вы знаете бильярдную Чарли Смитсона в Бруклине, на Пятьдесят второй улице, между Седьмой и Восьмой авеню? Приходите туда во вторник. К девяти вечера. Не опаздывайте.
-
-
09.07.2015 в 11:46